Текст опубликован с разрешения редакции 34mag.net.
Политика
— На воркшопе ты говорил, что сложно продвинуть в редакции российского СМИ тему про Беларусь, люди не кликают. Как думаешь, с чем это связано?
— Людей в России не интересуют темы из Беларуси, впрочем, как их не интересуют темы из Таджикистана, Кыргызстана, Армении, Азербайджана. Что, в общем, логично, и даже правильно. Людей должны интересовать темы собственной страны.
В нашей стране, к сожалению, власти как раз навязывают населению интерес к другим странам. Если включить политические ток-шоу на наших федеральных каналах, то там последние три года ежедневно обсуждают Украину, причем, даже не войну, а любые скандальные высказывания, каждый дебильный закон. Такие же дебильные российские законы подобного рода не обсуждаются. Идеальный пример: освещение нашими ТВ блокировки социальных сетей в Украине. Если включить того же Соловьева, то обсуждают только Украину, Сирию, Америку, Францию, ну и либералов ругают.
Людей всегда интересуют теракты, революции, катастрофы, и про это будут читать, в какой бы стране это ни произошло. А зачем человеку из России читать про социалку из Беларуси. Или тем более про политику, которой у вас нет? В Беларуси, скажем честно, вообще не очень много всего интересного происходит. Но с другой стороны, может это и к лучшему?
Фото — 34mag.net
— Когда у Белковского [политолога, ведущего программы на «Дожде». — 34mag.] спросили, как российские интеллектуальные элиты относятся к Беларуси, он ответил, что примерно как к Воронежской области. Когда граждане России приезжают сюда на майские праздники, то пытаются рассчитываться русскими рублями. Как, по-твоему, все же воспринимают россияне Беларусь?
— Думаю, рублями люди пытаются рассчитываться просто потому, что валюта называется так же. Не каждый человек, особенно из глубинки, в курсе, что тут не зайчик, а рубль, да еще и свой собственный рубль.
Мне кажется, что все россияне знают про Лукашенко. Моя бабушка очень его любит, хотя в последнее время немного меньше, так как слышала, что у него начался период заигрывания с Западом и форса в отношении России. Но она знает, что в Беларуси живут хорошо, все чисто, все трудятся, такой социализм с человеческим лицом, как в позднем Советском Союзе.
Имперский шовинизм, конечно, свойственен россиянам из-за ее истории, что мы воочию наблюдаем по отношению к Украине. Поэтому думаю, что в подобной ситуации, не дай бог, с Беларусью, будет схожая ситуация.
— Тебе кажется, такой поворот может иметь место?
— Это такое клише, но ведь еще за неделю до появления «зеленых человечков» в Крыму, никто не мог такого предположить. Даже, наверное, Белковский. Для Путина как политика, как российского президента — это было логичное решение, он обеспечил себе небывалый рост рейтинга и квазипатриотизма. Но мало кто мог представить, что он пойдет на это.
Поэтому, если завтра заберут Витебскую область, то постфактум все в России скажут: «Ну а что, логично», хотя любят беларусов и Батьку. Но, в отличие от Крыма, Витебская область просто не нужна России. По этой логике, Путин давно забрал бы уже и Донбасс, но, разрушенный, он вообще сейчас никому не нужен. Крым – здравница, вино и пляжи — и то очень серьезно ударил по бюджету, я уж не говорю про последовавшие санкции. А тянуть на себе беларусов, платить им пенсии — кому это надо? Россия — не самое богатое государство, в основном, правда, потому, что в ней все разворовывается.
Журналистика
— Возвращаясь к медиа, должны ли СМИ все-таки образовывать?
— Должны ли СМИ следовать за интересами аудитории, которые легко просчитываются анализом статистики, либо они должны сами формировать культурный уровень, просвещать население? Априори — да, но нужен, наверное, баланс. Наше телевидение идет по первому пути, но мы не можем быть уверены, что аудитория, и правда, хочет смотреть про Украину и про убийства. А может, и хочет. После 2014 года я уже не знаю, что и думать про россиян. Образовывать и просвещать надо, но для того, чтобы сделать читаемую историю не по новостной повестке, нужно очень постараться.
— Ты как-то осмысливал для себя феномен постправды [слово 2016 года по версии Оксфордского словаря. — 34mag.] и роль журналистики в нем?
— Постправда — это же просто хитрый синоним лжи? В Советском Союзе были издания «Правда» и «Известия», в первом не было известий, во втором — правды. Эти газеты делали то же самое, что сейчас делают федеральные телеканалы — врут, там много пропаганды, о многом они не сообщают. Я иногда в самолете листаю «Российскую газету», официальный орган правительства, и там только о хорошем и о международной политике. Или о проблемах классических «громоотводов» – образования и здравоохранения.
Есть пласт нормальных СМИ, которые с трудом существуют. Как нормальному СМИ не скатиться в контрпропаганду и нужно ли это делать? Чтобы тебе доверяли все люди, а не только согласные с твоей пристрастной позицией, надо стремиться к объективности, и мне кажется, даже в России многим медиа это удается.
Другое дело, что любое СМИ и любой журналист в частности обязаны быть оппозиционными власти. Миссия журналистики — рассказывать о проблемах в обществе, в государстве и во власти. Потому что о своих успехах власть расскажет сама. А о проблемах и недостатках должна рассказывать журналистика, чтобы в идеальной ситуации ее слышала власть и исправляла эти недостатки, на которые ей указали СМИ. К сожалению, в наших странах, не только в России, это так не работает.
Сам я не занимаюсь расследованиями, потому что, во-первых, это скучно, а во-вторых, это просто ни к чему не приводит. Это в Европе принято, что чиновник уходит в отставку, если журналисты нарыли на них что-то недостойное. У нас это невозможно.
Фото — 34mag.net
— А тебя устраивает такое положение журналистики? Какова твоя мотивация?
— Это причина моей постоянной фрустрации. Даже не хочется об этом говорить. Я не то чтобы чувствую, что журналистика — мое призвание, но так сложилась жизнь, что я ей занимаюсь. Кому-то кажется, что у меня неплохо выходит. Я с этим не согласен, и всегда это оспариваю. Занимаюсь этим, потому что пошел по легкому пути, как политолог по образованию ничего не умею, поэтому не могу заняться каким-нибудь по-настоящему полезным делом.
Хотя чего скрывать, при прочих равных журналистика — это все-таки приятная профессия: знакомишься и общаешься с разными людьми, ездишь в необычные места. Но текст всегда дается с такой болью и трудом, что каждый раз думаешь, может быть, это не твое, и зачем этим вообще заниматься, если столько страданий приносит. Я, правда, чувствую, что страдают все журналисты, и может, это и нормально. Я часто думаю об этом.
Если говорить о миссии журналистики, то расследователи, даже если их тексты не приводят к результату, все равно могут себя успокаивать, что сделали все, что могли, вывели на чистую воду коррупционеров. Или наоборот, есть у меня друг Антон Наумлюк [внештатный корреспондент российской службы «Радио Свобода». — 34mag.], который занимается журналистикой, смежной с правозащитой. Он ездит в Крым и пишет о проблемах крымских татар, украинских заключенных, чем не занимается, в принципе, больше никто. Он делает очень важную подвижническую работу и тоже может успокаивать себя тем, что помогает людям.
В этом смысле фраза, что я пишу интересные читателям истории, звучит жалко, да и не очень понятно, получается ли это вообще.
Фото — 34mag.net
— Ты, наверное, тоже мог бы заняться чем-то подобным, каким-то активизмом…
— Журналистика должна рассказывать о проблеме, но сама решать проблему журналистика не должна. Когда журналисты ездят на Донбасс и начинают заниматься параллельно гуманитаркой, пытаются помочь людям, правильно ли это? По идее журналист должен оставаться нейтральным, не брать в руки оружие и в принципе избегать лишнего вовлечения в конфликт. Но должен ли журналист помочь раненому человеку? Я понимаю, что журналист как человек обязан помочь раненому местному жителю. Но если лежит боевик ДНР — должен ли он ему помогать? Если поможешь боевику ДНР или украинскому солдату, то ты де-факто сам стал участником конфликта. Вопросы журналистской этики нужно обсуждать.
Мне кажется, что журналистика — это журналистика, правозащита — это правозащита. Это просто другая работа, и нужно тогда себя называть правозащитником и продолжать писать тексты, но уже с этой позиции не претендуя на объективность и неангажированность, чему должен следовать журналист.
— То есть для тебя процесс составления слов в тексты удовольствия не приносит?
— Если бы это получалось хорошо, то приносило бы. Но не все получается так, как мне хотелось бы. Из-за этого я периодически переживаю. Точнее почти всегда. Например, прямо сейчас.
Фото — 34mag.net
Рига – Москва
— Когда ты говоришь про «Медузу», ты все время оговариваешься «у нас, в «Медузе». Есть ли у тебя какая-то травма все еще в связи с тем, что пришлось оттуда уйти?
— Я не назвал бы это травмой. Просто с этими людьми я проработал семь лет, поэтому на автомате иногда выскакивает. Это нормально, что не сразу перестраиваешься, но это не значит, что я мечтаю туда вернуться.
Было сложновато, что редакция находилась в Риге, а корреспонденты работали в Москве. Я чувствовал себя как фрилансер, но со всеми обязательствами штатного сотрудника. Невозможно сходить с начальством и коллегами в курилку, поэтому все планы, перспективы, фейсы, шутки, все что происходит, проходит мимо тебя.
— А в Ригу с собой не звали?
— Изначально, когда только планировался переезд, то предлагали из соображений безопасности. Мне и тогда эти опасения казались преувеличенными. А в рабочем смысле переезжать в Ригу человеку, который должен ездить в командировки, глупо, потому что из Москвы намного проще улететь в разные стремные уголки России. Да и вообще я не хотел в Ригу переезжать, потому что Рига — это деревня даже в большей степени, чем Минск.
— А какие у тебя отношения с Москвой?
— Я в Москве родился. Не могу сказать, что я фанат Москвы, и пользуюсь любой возможностью уехать в другое место. Но и вернуться всегда приятно. Москва — удобный город, тут много театров, концертов, кинотеатров, ресторанов. Мегаполис! Правда, удобства жизни каждый год последовательно портят. Раньше можно было в магазинах круглосуточно купить алкоголь, курить в ресторанах, купить воды или сигарет в киоске на каждом углу — теперь ничего этого сделать нельзя. Живешь в строгости, как будто в Европе, только вокруг не первый, а третий Рим, кладут плитку на всех улицах сразу и сносят хрущевки.
Личное
— У журналистов бывают проблемы с организацией своего времени. Как ты с этим справляешься, работаешь ли по ночам?
— Когда я был моложе, то писал ночами, даже если перед этим выпил. Сейчас уже не могу ночью работать. Даже можно и не пить, а все равно хочется спать. Проще поставить будильник на 5-6 утра и работать в утренней тишине. Наверное, это старость. Ведь и пенсия уже не за горами.
— А как ты отдыхаешь?
— Путешествую. В последнее время стал театралом. Раньше ходил в бары, потом женился, и хожу в театры. Старею, наверное! Похоже, после 30-и этим можно все процессы и события в жизни объяснять.
— Расскажи из чего состоит твоя медийная лента? Как ты потребляешь новости?
— Из русских СМИ большие тексты читаю в «Медузе» и в «Новой газете», новости, по-прежнему, в «Газете.ру». У них больше новостей, чем в той же «Медузе», но при этом они и сделаны менее качественно. Отдельные классные тексты читаю на «Снобе», «Таких делах», «Медиазоне», «Секрете Фирмы», смотрю некоторые репортажи и интервью «Дождя». Если завтракаю в кофейне, то читаю газету «РБК», которая там бесплатно лежит.
Но, честно говоря, коллег я читаю мало. Стараюсь больше книгам времени уделять. Мне достаточно увидеть тему и автора, чтобы похвалить его в душе и там же люто позавидовать, что это не я придумал или не успел реализовать. После этого так расстраиваешься, что и читать уже не хочется.
Это смешно, но на то, чтобы прочитать текст больше 20 тысяч знаков, у меня не хватает сил, хотя сам я пишу огромные простыни. Мне люди теперь специально говорят, что дочитали мои тексты до конца. Возможно, врут, в рамках этой вашей постправды. Недавно вышел мой текст про нацболов на 50 тысяч знаков, и потом на светском рауте, журналистском таком, ко мне каждый подходил, с уважением тряс руку и говорил: «Читал твой текст, внушает». Как будто я книгу написал. И каждый второй еще добавлял, что дочитал до конца. С таким видом, как будто я его должен похвалить.
Я не очень люблю американскую и британскую журналистику. Наверное, я просто туповат, но тем не менее. Не помню текста на английском языке, который бы мне понравился в последнее время. И наоборот, были тексты, которые меня просто взбесили. Вот, например, я как-то сидел в Одессе, неделю договаривался об интервью с Саакашвили. Пресс-служба меня постоянно отфутболивала: может, завтра, может, послезавтра. А параллельно там находился мой приятель, английский журналист, который занимался тем же самым. В итоге Саакашвили нашел время на одно интервью и выбрал моего приятеля. Результатом я был крайне взбешен. Ясно, что иностранным журналистам нужно рассказывать про Россию и Украину читателю, который в этом ничего не понимает. Нужно все разжевывать, убирать местные детали, которые русский читатель сам поймет, а английскому столько надо объяснить, что легче выкинуть. Поэтому там все было по верхам, и я взбесился, потому что я бы точно сделал интереснее.
Фото — 34mag.net
Возможно, и бывают редкие случаи, когда я текстом более-менее доволен, но тогда наверняка его никто не хвалит, по закону подлости.
— Ты преподаешь кому-то?
— Нет. Меня часто просят читать лекции, но я стараюсь от этого отказаться — если приглашают не из какого-нибудь другого города, где я никогда или давно не был, потому что мне не кажется, что имею право кому-то что-то преподавать. Может быть, ближе к пенсии, а пока что я и сам еще не все узнал, что хотел. Просто есть люди, которые испытывают нездоровое желание — учить молодых. Я не из таких.
Журналистика — вообще не та профессия, которой надо учить. Я вот на журфаке не учился и на лекции к журналистам не ходил. Самое сложное из-за сжавшегося рынка — получить работу. А если получил, то учиться легко и быстро на практике. Научить писать человека вообще невозможно. Как правильно добывать фактуру, использовать ее, правильно сделать текст по формату конкретного СМИ научит редактор. Чем тут поможет курс лекций, когда у каждого свой путь, я не совсем понимаю. Все равно научить человека писать текст или набирать телефонный номер я не смогу.
— Можно ли в России прокормиться журналистикой? Ты не бедствуешь?
— Ты исходишь из того, что я сюда приехал на Uber и заказал коктейль за 12 рублей?
— Из того что ты много путешествуешь. Ты же не автостопом ездишь.
— Я езжу не автостопом, конечно, но вообще путешествия — это не самое затратное дело. В Москве жить подороже.
Не секрет, что журналистика не очень прибыльная профессия. Потолок, через который просто не перепрыгнешь никогда, как в хрущевке. Поскольку я давно в профессии и чего-то там случайным образом добился, то у меня не самая низкая зарплата, конечно. Но машины и собственной квартиры у меня нет. Раньше все деньги уходили на алкоголь и путешествия, а теперь все уходит на путешествия и театр.
Была, кстати, смешная история, когда я делал материал про лучшего футболиста России Федора Смолова для GQ, и в тексте был наш диалог про зарплаты. Не стыдно получать миллионы евро за игру в футбол, спрашивал я Смолова, когда мы, журналисты, приносим намного больше пользы обществу, а получаем 80 тысяч российских рублей в месяц. Из этого сайт «Спортс.ру» сделал новость. Под ней были сотни комментариев, и 90% читателей с возмущением отзывались именно о зарплате журналистов, типа «Да этим мерзким писакам и 10 тысяч в месяц мало, а Федя — молодец!».
Фото — 34mag.net
Автор — Алина Крушинская.
Смотрите антилекцию Азара о журналистике здесь.
